Cut Piece (1964 г.)
В ходе этого перформанса художница Йоко Оно сидела в платье на коленях перед зрителями, каждый из которых мог подойти к ней, чтобы отрезать кусочек одежды с помощью ножниц, лежащих неподалеку. Будучи реакцией на затяжную войну во Вьетнаме, перформанс Йоко Оно демонстрировал и угнетенное положение женщины в современном художнице мире. Передача зрителям ответственности за свое тело была для Йоко Оно жестом демонстрации патриархальных устоев, которые вместе с насилием царят в окружающем ее мире.
Как мужчины-кураторы мы посчитали невозможным репрезентировать искусство, созданное женщинами, не имея опыта столкновения с проблематикой, которая для этого искусства характерна. Но мы также понимали, что не ставить феминистский перформанс в программу — это умолчание о целом культурном пласте. Оказавшись в противоречии, мы решили убрать себя как художников из реэнактмента Cut Piece и руководствоваться советами и желаниями, которые поступают от исполнительницы реэнактмента — перформерки Эни (они идентифицируют себя как небинарную персону и говорят о себе во множественном числе, но попросили использовать феминитивы выше, чтобы более плавно войти в разговор). Разговаривая о форме участия Эни в Cut Piece, мы получили от них сообщение, которое и стало точкой отсчета в работе:
Как мужчины-кураторы мы посчитали невозможным репрезентировать искусство, созданное женщинами, не имея опыта столкновения с проблематикой, которая для этого искусства характерна. Но мы также понимали, что не ставить феминистский перформанс в программу — это умолчание о целом культурном пласте. Оказавшись в противоречии, мы решили убрать себя как художников из реэнактмента Cut Piece и руководствоваться советами и желаниями, которые поступают от исполнительницы реэнактмента — перформерки Эни (они идентифицируют себя как небинарную персону и говорят о себе во множественном числе, но попросили использовать феминитивы выше, чтобы более плавно войти в разговор). Разговаривая о форме участия Эни в Cut Piece, мы получили от них сообщение, которое и стало точкой отсчета в работе:
«У нас, на самом деле, вообще никаких эмоций к "точке доступа" и это кажется нам интересным, в смысле автономности. Мы не зависимы от профессионального интереса, обязательств и т.д.. мы вообще не внутри. Мы здесь/ потому что вы здесь/ потому что чувствуем любовь. У нас так. Можем не знать близко, но есть мощный импульс. Это тоже важно. Равнодушие к фесту и отклик к нашему коллабу.
Нам хочется минимализировать наше присутствие на фестивале насколько это возможно. Это важно для нас. Есть причины внутренние. Мы не все сможем объяснить, но постораемся передать импульс.
Нам хочется минимализировать наше присутствие на фестивале насколько это возможно. Это важно для нас. Есть причины внутренние. Мы не все сможем объяснить, но постораемся передать импульс.
Вот, чего у нас нет:
Профессии, статуса, опыта, имени, защиты государства, постоянной работы, денег, безопасности, стабильности, авторитетов тоже нет, нет желания использовать профессиональные навыки, как скилы, нет желания знать, что будет и быть готовыми. Нет желания жаловаться на это. Наше платье тоже не наше/наше платье подарено подругой, с которой уже давно потеряна связь/и дружба и платье уже как будто не наши/нет ничего нашего/нас нет
Профессии, статуса, опыта, имени, защиты государства, постоянной работы, денег, безопасности, стабильности, авторитетов тоже нет, нет желания использовать профессиональные навыки, как скилы, нет желания знать, что будет и быть готовыми. Нет желания жаловаться на это. Наше платье тоже не наше/наше платье подарено подругой, с которой уже давно потеряна связь/и дружба и платье уже как будто не наши/нет ничего нашего/нас нет
Вот, что у нас есть:
Нас пугает формат фестиваля — мы хотим это использовать.
Мы чувствуем отсутствие в моменте, надстройку над ним — мы хотим это использовать (здесь конечно больше про внутреннее, потому что как использовать вообще не ясно и ок)
Мы чувствуем наше отсутствие, как акционизм.
Нас пугает формат фестиваля — мы хотим это использовать.
Мы чувствуем отсутствие в моменте, надстройку над ним — мы хотим это использовать (здесь конечно больше про внутреннее, потому что как использовать вообще не ясно и ок)
Мы чувствуем наше отсутствие, как акционизм.
Мы чувствуем, что несём насилие в нашем опыте и это проявляется бессловесно в абсолютной тишине и не требует никакого объяснения. И здесь мы — это не мы Эни, а кто угодно. Мы все носители.
Молчать на «точке доступа»и искать вообще какие-то другие способы контакта и присутствия в этом отсутствии нас, даже если рискуем не найти. Даже если просто помолчим 40 минут, пойдём домой и ничего не произойдёт ни с кем. Будет круто всё, в чем не будет иллюзии происходящего. И если что-то на самом деле начнёт происходить мы готовы присутствовать вообще без лимита, от ситуации. Как будто чувство, что нет никаких табу, но не хочется это фиксить, а просто иметь в виду.
Мы не хотим никаких сформулированных грамотно текстов о нас или нашем разъ**е. Хочется ломать конструкции, лишать их формы.
Мы не знаем как, это да. Поэтому опять молчать, как вариант оставаться шире слов
Если нужно, чтобы был текст, мы бы его уничтожали в моменте написания.
Молчать на «точке доступа»и искать вообще какие-то другие способы контакта и присутствия в этом отсутствии нас, даже если рискуем не найти. Даже если просто помолчим 40 минут, пойдём домой и ничего не произойдёт ни с кем. Будет круто всё, в чем не будет иллюзии происходящего. И если что-то на самом деле начнёт происходить мы готовы присутствовать вообще без лимита, от ситуации. Как будто чувство, что нет никаких табу, но не хочется это фиксить, а просто иметь в виду.
Мы не хотим никаких сформулированных грамотно текстов о нас или нашем разъ**е. Хочется ломать конструкции, лишать их формы.
Мы не знаем как, это да. Поэтому опять молчать, как вариант оставаться шире слов
Если нужно, чтобы был текст, мы бы его уничтожали в моменте написания.
эни кто/нас нет/мы вышли из прошлого имени/оно осталось без нас/нас разъ****о наше прошлое и мы вышли из него/у нас нет ничего конкретного, кроме тела/конкретного тела в конкретном пространстве/мы неконкретное, обладающее нашим конкретным телом/конкретным телом в ленфильме/мы—тело в ленфильме/у нас вообще нет ничего конкретного, кроме тела, что мы можем дать или что у нас могут забрать/ не станет чужого платья, останемся мы в России. Тело, как единственная точка доступа)
Это единственная актуальная информация и мы не знаем, как с ней поступить. Мы хотим оставить максимально много пустого пространства. Это и выявляет нашу уязвимость лучше слов и сталкивает в неизвестности с аудиторией точки доступа. И если думать о тексте, то мы думаем о том, как проявить это, сделать видимым отсутствие, но пока не понимаем как. И, кажется, может не нужно. Хочется вместе с теми, кто придёт формулировать, о чем это. Чтобы не создавать контекстов задающих для них определённое направление. Они итак существуют исторически и будет круто, если придёт кто-то, кто не знает этого перфа и его смыслов заранее, а прочитать будет негде
Извините, что так, возможно, странно».
Извините, что так, возможно, странно».
Исполнительница: Эни